* * *

Полночь. Министерство Спокойствия.

Темнота кончилась.

Несчастный господин Монгел, связанный по рукам и ногам, подслеповато заморгал, когда таинственные незнакомцы стащили с его головы холщовый мешок. Беспощадные похитители включили магический фонарь и направили яркий поток света прямо в лицо бедолаге-счетоводу.

— Отвечать! в глаза смотреть! Не мешкать!! — заревел раненным медведем первый из похитителей — мужчина выше среднего роста и более, чем среднего, плотного сложения.

— Отвечайте, или мы загоним вам черепашек в… под… — фальцетом поддержал товарища по преступлению второй.

Первый похититель шикнул на второго, и черепашья угроза временно отвернулась.

— Я вас внимательно слушаю, — чуть спокойнее повторил похититель (тот, что поплотнее), сел за письменный стол, подвинул чернильницу и стопку бумаги. — Признавайтесь.

— А… а в-в чем? — трясясь и икая, пролепетал Монгел.

— В своих преступлениях. Коллега, — подал знак своему сообщнику похититель.

Коллега порывисто подлетел к столу, навис над сжавшимся в комочек подозреваемым обвиняющим знаком вопроса и высоким ломающимся голосом прокричал:

— Кто убил саламандру госпожи Ребекки?!!

— Не я! Нет, не я!! — заплакал маньяк-самоучка. — Нет! Я не убивал ее! Она сама умерла, от старости!

— А вот наш свидетель уверяет, что дело было иначе, — весомо шевельнул усами обвинитель-похититель. — Мэтр, образуйте свидетеля.

Мэтр послушно «образовал»: стена помещения, куда похитители доставили маньяка-сновидца, вдруг заискрилась, отодвинулась в сторону, и из глубин каменной кладки выплыла госпожи Ребекка. Монументальные семь пудов веса, роскошная копна седых кос, собранных на макушке в затейливое гнездышко — где, в соответствии с писком столичной моды трехлетней давности, сидела фальшивая птичка, — обтягивающее лимонно-желтое платье и, для полного комплекта, веер, силой дуновений вполне способный заменить гномий горн.

Господину Монгелу стало плохо, и он медленно пополз со стула вниз.

Госпожа Ребекка медленно приблизилась к перепуганному зятю и обвиняюще скривила ярко накрашенные сливовой помадой губы.

— Мама! — заверещал Монгел, молитвенно сложив руки, — Мама, не трогал я вашей саламандры! Она сама в погреб заползла! Я ее туда не ронял! Мама, простите, я не хотел! Я только за простоквашей в погреб пошел, жарко было, холодненького захотел, а саламандра ваша туда сама скопытилась! — и незадачливый «маньяк» разразился бурными рыданиями.

— Нет у саламандры копыт! Врешь, врешь, и не краснеешь! — попытался возразить мэтр, но сник под выразительным взглядом коллеги.

— Будем оформлять протокол, — буднично объявил первый из «похитителей». — Мэтр Лео, свидетельницу…э-э… изолируйте…

— Сей момент, — волшебник сделал короткий пасс рукой, и стена вернулась на прежнее место, а свидетельница буквально растаяла в воздухе. Впрочем, господину Монгелу было не до того — он давился от рыданий, слезы текли из него потоком, смешиваясь с другими жидкостями, которые тоже не желали оставаться внутри тщедушного трясущегося тела.

Инспектору Клеорну пришлось потрудиться: Монгел столь охотно сознавался во всех преступлениях, на которые только намекал господин сыщик, что у того руки устали записывать. Пришлось привлечь мэтра Лео — тот наставил на официальный документ клякс, долго тренировался Призывать муравьев, чтоб они выгрызли лишь испорченный кусок страницы, и не тронули чего-то остального, потом пришлось воспитывать Лео…

Где-то к двум часам ночи громилы-охранники подхватили Монгела под мышки и поволокли в камеру. Жена и теща, трепетавшие в коридоре, дружно схватились — одна за горло, другая — за грудь, — когда увидели несчастное создание, умытое слезами.

— Господин инспектор! Господин инспектор! за что ж его? — простонала госпожа Токиата, но ее супруг ответа уже не услышал. Его унесли за угол, потом — в подвал, потом, коротко раскачав за плечи и ноги, швырнули в камеру и с грохотом закрыли дверь на огромный ржавый засов.

— Слышь, убогий, — окликнули Монгела какие-то незнакомцы, когда шаги охранников стихли. — Ты кта таков будешь?

— Я? Монгел, счетовод, — пролепетал «маньяк», поднимаясь с усыпанного отдельными чахоточными соломинками пола. Поморгал, привыкая к сумраку. Наконец, различил очертания нескольких сидящих фигур и медленно, придерживаясь за стену, побрел к ним.